— Ведь мы договорились, что ты за мной зайдешь, — оправдывался Слава, потягиваясь и протирая глаза.
— Нужно на себя надеяться. Одевайся быстрей!
Из спальни вышел Константин Алексеевич, Славин отец. Его большой живот спускался на ремешок, поддерживавший брюки. Низкий ворот вышитой рубашки открывал полную грудь, заросшую рыжими волосами. И без того маленькие глазки теперь, со сна, казались совсем узенькими щелочками на полном добродушном лице.
— В поход? — Он зевнул и протянул Мише руку. — С утра подчиненных пробираете! Муштруйте их, муштруйте!
— Мы просто так разговаривали, — ответил Миша.
Он всегда смущался, встречаясь с Константином Алексеевичем. Мише казалось, что тот в душе посмеивается над ребятами. К тому же — технический директор фабрики, «спец», как говорила Агриппина Тихоновна.
— Ну — ну, разговаривайте.
Шлепая туфлями, Константин Алексеевич вышел в кухню. Вскоре оттуда послышалось шипение примуса…
«Чай затевают! — тоскливо подумал Миша. — Опоздаем мы из-за этого Славки!»
— Слава! — донесся из спальни голос Аллы Сергеевны. — Слава!
— Что?
— Скажи папе, чтобы котлеты завернул в вощеную бумагу.
— Хорошо, — ответил Слава, зашнуровывая ботинки.
— Не «хорошо», а иди и скажи ему!
Слава промолчал.
— Кто к тебе пришел? — снова раздался голос Аллы Сергеевны.
— Миша.
— Здравствуйте, Миша!
— Здравствуйте! — громко ответил Миша.
— Мишенька, голубчик, — заговорила Алла Сергеевна, не вставая с кровати, — я вас очень прошу: не позволяйте Славе купаться. Ему врачи запретили.
Слава покраснел и отчаянно затеребил шнурки ботинок.
— Хорошо, — улыбнулся Миша.
— И вообще, — продолжала Алла Сергеевна, — посмотрите за ним. Без вас я бы не пустила его. Вы рассудительный мальчик, и он вас послушает.
— Хорошо, я посмотрю за ним, — ответил Миша и скорчил Славе рожу.
В комнату с чайником и проволочной подставкой в руках вошел Константин Алексеевич.
— Ну, пейте чай.
— Спасибо, — ответил Миша, — я уже позавтракал.
— Костя, — снова раздался из спальни голос Аллы Сергеевны, — что ты там возишься? Разбуди Дашу!
— Не нужно, — ответил Константин Алексеевич, нарезая хлеб, — все готово.
— Скажи Даше, — продолжала Алла Сергеевна, — когда придет молочница, пусть возьмет только одну кружку.
— Хорошо, скажу. Ты спи, спи…
— Разве я могу заснуть! — капризным голосом ответила Алла Сергеевна. — Зачем ты разрешил ему ехать! Два дня беспокойства.
— Пусть съездит.
— Отпускать ребенка на двое суток, одного, неизвестно куда, неизвестно зачем… Слава! Не смей там бегать босиком!
— Хорошо, — пробурчал Слава, допивая чай.
Мальчики закончили сооружение плота, выкупались и теперь отдыхали на берегу.
Безбрежное, расстилалось перед ними озеро. Облака лежали на его невидимом краю, как лохматые снеговые горы. Острокрылые чайки разрезали выпуклую синеву воды. Тысячи мальков шмыгали по мелководью. Белые лилии дремали на убаюкивающей зыби. Их длинные зеленые стебли путались в прибрежном камыше, где квакали лягушки и раздавался иногда шумный всплеск большой рыбы.
— Главное, нужно как следует загореть, — озабоченно говорил Генка, натирая грудь и плечи мазью. — Загар — первый признак здоровья. А ну, Мишка, натри мне спину, потом я тебе.
Миша взял у Генки баночку, понюхал, брезгливо поморщился:
— Ну и дрянь!
— Много ты понимаешь! Это ореховое масло. Первый сорт. А пахнет банка. Она из-под гуталина.
Миша продолжал брезгливо рассматривать мазь:
— Крошки какие-то, яичная скорлупа…
— У меня в мешке все перемешалось. Ничего, давай мажь!
— Нет! — Миша вернул Генке банку. — Сам мажься.
— И намажусь. К вечеру буду как бронза.
— Пошли, ребята, — сказал Слава.
Мальчики направились к разбитым на опушке леса серым остроугольным палаткам.
В середине лагеря высилась мачта. Свежевскопанная и утоптанная ребячьими ногами земля вокруг нее серым бугорком выделялась на опушке.
Из-за крайней палатки доносились крики хлопотавших у костра девочек. Над костром, на укрепленной на двух рогатках палке, висели котелки. Запах подгоревшей каши распространялся по лагерю.
— Простое дело — кашу сварить, а они шумят, будто быка жарят, — * сказал Генка.
Из лесу вышел Коля, окруженный беспризорниками. Они были в лохмотьях, один только Коровин был обнажен до пояса.
— Вы куда ходили? — спросил Миша у Коровина.
— В деревню.
— Зачем?
— Хлеба смотрели, молотьбу… — Он вздохнул. — У нас раньше тоже корова была.
Коля стоял у костра, окруженный девчонками, и пробовал кашу, смеясь и дуя на ложку.
«Умный он все-таки, — думал Миша. — Повел ребят в деревню, чтобы они вспомнили свой дом, свою семью».
— Еще на станцию ходили, — продолжал Коровин.
— Зачем?
— Детдом там. Смотрели, как ребята живут. Ничего живут, подходяще. Свой огород имеют.
«И в детдом их нарочно повел», — подумал Миша.
Миша подошел к костру.
— Как я буду делить? — плачущим голосом говорила Зина Круглова. — Тут сто всяких продуктов. Никто не принес одинаковые. Вот, — она показала на разложенную возле костра провизию, — котлет пять штук, селедок — восемь, яиц — двенадцать, мяса девять кусков, воблы — четыре и крупы все разные. — Она вдруг расхохоталась. — А второе звено рыбы наловило — шестнадцать пескарей… — Ее красное от жары лицо с маленьким вздернутым носиком стало совсем круглым.