Библиотека мировой литературы для детей (Том 30. К - Страница 236

236

От Ташкента путь на запад. Кончился зеленый ташкентский оазис, и начались пески. Каракумы. До горизонта волны песчаных барханов. Кое-где на песчаных буграх охапки сухого серого хвороста — кусты саксаула.

Пески, пески. От них не отвести глаз, как от моря. Стою, прижавшись лбом к стеклу, пока все не утонет в ночи. Потом над черными волнами всплыла луна, огромная и багровая, как красное солнце незнакомой планеты.

Вот сойду и ступлю на землю этой планеты. И все, как в детстве, будет вокруг в первый раз. Жизнь на песке. Жизнь открытая, оголенная, нараспашку. Тут все оставляет след — даже кузнечик, даже муха! Обитатели песков сами расскажут мне о себе — письменно!

— Там же ничего нет! — вспоминаю соседа.

Вот и посмотрим.

Космонавт Нейл Армстронг впервые шагнул на Луну. За несколько лет до него я впервые шагнул в пустыню. Не знаю, кто из нас был более возбужден — он или я? Он видел Землю со стороны — прекрасное и единственное Хранилище Жизни! Я видел самую убогую, самую бедную ее частицу — но и она казалась прекрасной! И она была Хранилищем Жизни. Жизни, какой нигде больше нет.

Нет, пустыня не ошибка природы! Она необходима и закономерна, как лес, степь и горы. И у пустыни свой смысл и резон. Она показатель условий, сложившихся на Земле. Ноль на градуснике не виноват, что именно при нем замерзает вода! Сама пустыня не расползается вширь — только с нашей «помощью». Уничтожить ее нельзя. Где взять океан воды, чтобы ее оросить? Отнять у лесов, у полей и гор? А вдруг они тогда превратятся в пустыню! Тришкин кафтан не перекраивать надо, а научиться его носить.

В живом организме нужно все. Вынул сердце — поставь насос. Уничтожил волков — сам займись волчьим делом. Отравил пчел — сам опыляй цветы. Превратил пустыню в цветущий сад… А какою ценой? Вдруг подорвал здоровье Земли? И она заболеет неизлечимо?..

Первая ночь в пустыне. Песок шуршит по палатке. Да нет, не песок, а дождь! Темень и холодина. Выглядываю в оконце: черное небо, светлый песок, кляксы кустов саксаула.

В четыре часа за палаткой… пропел петух! Сразу за петухом, — давясь и надрываясь! — заохал ишак — «петух восточный». Просыпаюсь сразу с двумя петухами! И с верблюдом! В поселке глухо, как паровоз, прогудел верблюд. Потом летала какая-то птица и кричала младенцем — уу-аа! Уу-аа!

Пустыня будила по-своему, совсем не так, как будят лес и горы. Меня пугали жарой, а я промерз до костей, меня пугали засухой, а я промок.

Неожиданная пустыня!

Днем хлестали струи дождя, ветер мотал седые кусты саксаула, и мокрая рубаха липла к пупыристому телу. Полыхали молнии и скрежетал гром — словно рушились с неба глыбы.

По пухлой от пыли дороге расползались черные, как нефть, ручьи. В выбоинах набухали лужи с мусором и пузырями. До кустов саксаула нельзя дотронуться: тронешь — и обольет.

Я бежал к своей палатке — единственному сухому месту на этой «иссушенной земле». И позади тянулись странные светлые и… сухие следы! Темный мокрый песок лип к подошвам, открывая песок сухой и светлый.

В палатке сбросил сырое, напялил все, что было сухим, и, позванивая зубами, забился в спальник. А дождь барабанил и барабанил.

Пустыня не подтверждала прочитанного и продолжала удивлять. Утром над палаткой стайкой пронеслись… кулички! За ними не торопясь пролетела важная… цапля! У груды камней очага семенила… серая трясогузка! А рядом с ней на тонких ножках раскачивался… зуек! И если дальше перечислить, то так и придется без конца ставить многоточия и восклицательные знаки! Околоводные птицы жили в безводных песках!

А варакушки! Скрытные обитательницы густых кустов и сырых низин уверенно и беззаботно скакали по песку среди жидких кустов джузгуна и саксаула, открыто хвастаясь своими синими шелковыми «слюнявчиками» на грудках. Стройные, обтянутые, быстрые, с лихо заломленным кверху хвостом. В наших зарослях разве что услышишь их вечернюю песню, а тут, пожалуйста, напоказ: синий «слюнявчик» с черной звездочкой, с рыжим кантом внизу!

Я выбрасываю им из палатки замлевших от холода мух и бабочек, и они хватают их чуть ли не на лету.

Перелетные птицы движутся через пустыню на север. Пустыня для них не безбрежное желтое море, которое надо перелететь за один прием. В пути можно подкрепиться и отдохнуть. Даже поплескаться в весеннем озерке с водой. В пустыне, как и в море, есть свои «острова».

Пустыня удивляла каждый день. Кончились дожди, холода, туманы, высохли и посветлели пески, и пустыня развернула пергаменты с бесконечными таинственными письменами. Если снег — книга белая, то пески — книга желтая. И у книги этой ни конца, ни начала, и пишется она каждый день и каждую ночь, — вот уже тысячу тысяч лет. Склоны барханов разлинованы ветром в косую линейку — пишите, кто хочет! И пишут: звери, птицы, ящерицы, жуки. Пишут ногами, хвостами, носами и животами. О себе, о доме, что было, что есть. О врагах, о друзьях, о приключениях и событиях. И всегда только правду — одну голую правду Дневники обитателей песков, их подлинные автографы.

Каждый день ветер стирает написанное — но каждую ночь все пишется заново. История с продолжениями, бесконечные как и сама жизнь.

Огромны исписанные страницы: по ним мало глазами водить — их надо измерять ногами. И если рассказ песчаного таракана можно прочесть за десяток шагов, то рассказ ушастого ежика растягивается на километры.

Глаза разбегаются: нечитанные истории, невиданные растения и животные! Таракан… песчаный, ежик… ушастый! А растение заразиха, как огромный кукурузный початок, воткнутый в песок! И одолевает тебя страсть узнавания и разгадывания, и ты снова в детстве. Завидуйте детям, все разгадавшие!

236